С именем князя Владимира связан резкий перелом русской истории, переход русских людей от тьмы и ужаса язычества к свету Христовой веры и православной культуры.
Он является символом и в то же время реальным деятелем и воплощением этого перелома, так как жил в язычестве по всем его страшным законам, а в христианский период своей жизни получил от благодарных россиян прозвище: «Владимир – красно солнышко!». Об этом переломе своей жизни – как свидетельствует его жизнеописатель Иаков Мних – лучше всего говорит сам св. князь: «Господи! Был я как зверь, жил я по скотски, но Ты укротил меня. Слава Тебе, Боже!»[1]
Обычно покаяние, т.е. переход от греха к святой жизни совершается каждым отдельно, без соучастников. Святой князь – и в этом величие его, как патриота Русской земли, — совершил этот переход вместе со своим народом, проявив при этом глубокую мудрость, сильную волю и дипломатическое искусство.
Но об этом – после, а сейчас – о язычестве вообще и о Владимире-язычнике в частности. В наше время слышатся голоса, объявляющие славянское язычество чем-то светлым и радостным, а принятие христианства – погружением в византийскую тьму, т.е. призывающие искать истоки лучших черт русского национального характера не в православной вере, а в древнем славянском язычестве. Поэтому необходимо вспомнить, каким было язычество в то время.
В скифских захоронениях находят скелеты умерщвленных ради покойника его наложниц и слуг. По свидетельству Геродота, впервые убивший врага скиф должен был напиться его крови. Из кожи, снятой с тела убитого врага, делали утиральники, колчаны для стрел, плащи. Черепа оправляли в металл и делали из них чаши.[2] Более поздние славяне сжигали своих покойников. По свидетельству арабских ученых, (в середине IX века нашей эры) если у руссов кто-нибудь умирал холостым, то его обыкновенно женили после смерти – и новобрачная предавалась огню вместе с телом покойника.[3] Конечно, и женатых хоронили не одних. Вот как это делалось. «Сказали его девушкам (видимо, наложницам): «Кто умрет с ним?», и одна из них ответила: «Я.» (Арабы отмечали великую любовь девушки к своему господину, а мне здесь видится ужас перед участью оставшихся, или, может быть, желание за гробом быть женой богатого и знатного человека, т.е. языческое понятие о жизни после смерти. Конечно, имеет значение и малая цена жизни – п.В.П.) Она… «пила каждый день, веселясь и радуясь».[4] И вот настал день сожжения. «Я видел ее в нерешимости, она изменилась. Старуха (палач! – п.В.П.) взяла ее за голову, ввела в палатку и сама вошла за ней. Мужчины начали стучать по щитам палицами, для того, вероятно, чтобы не было слышно ее криков, чтобы это не устрашило других девушек, готовых также умереть со своими господами. В палатку вошло шесть человек и простерли девушку о-бок с ее господином: двое схватили ее за ноги и двое за руки, старуха обвила ей вокруг шеи веревку, за концы которой взялись остальные двое мужчин. Старуха… начала вонзать нож между ребер жертвы, а двое мужчин тянули за концы веревку и душили девушку, пока не умерла.»[5]
Такая практика продолжалась по крайней мере до конца княжения Святослава. Вот как описывают греки действия воинов Святослава при осаде Доростола в 971 году (т.е. за год до убиения Святослава).
«Русские вышли в поле, собрали все трупы и сожгли их на кострах, заколов над ними, по языческому обычаю, много пленных и женщин.» (Видимо, пленных как слуг, а женщин как наложниц – п.В.П.) Кроме того, «они погрузили в воды Дуная петухов и живых младенцев»[6], т.е. принесли идолам в числе прочих и человеческие жертвы. Вот в какое «светлое» прошлое предлагают нам вернуться!
Князь Владимир был типичным язычником. Правда, в этом ему помогал его воспитатель, брат его матери Добрыня.
Когда Владимиру было 12 лет, Добрыня увез его «за море», спасая от старшего брата Ярополка. Через три года они вернулись с наемным варяжским войском и при помощи изменника с выразительным именем «Блуд» разгромили и убили Ярополка. Но до этого Владимир сватается к невесте Ярополка полоцкой княжне Рогнеде и, получив презрительный отказ, разоряет Полоцк, убивает ее отца Рогвольда с двумя его сыновьями и силой овладевает Рогнедой. Видимо, все это было тогда в порядке вещей, потому что гордая красавица Рогнеда, ставши женой Владимира у трупов ее отца и братьев, покорно рождает ему четырех сыновей и двух дочерей и только тогда предпринимает попытку убить Владимира, когда он начал пренебрегать ею ради других жен и наложниц. Жен у него было шесть, а наложниц около тысячи.[7]
Придя в возраст, князь стал заботиться о единстве русской земли и с этой целью собрал в Киеве (а также и в Новгороде – двух центрах восточного славянства) всех почитаемых на Руси идолов. «И стал Владимир княжить в Киеве один, — сообщает летопись, — и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, затем – Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокоша. И приносили им жертвы, называя их богами… И осквернилась кровью земля Русская и холм тот.»[8]
В связи с этим произошло событие, которое, как считает прот. Лев Лебедев,[9] произвело в душе князя Владимира поворот от язычества к христианству. В 983 году бросали жребий, кого принести в жертву идолам (т.е. по крайней мере одна зафиксированная попытка принести человеческую жертву в княжение Владимира была). Жребий пал на мальчика-христианина Иоанна. Его отец, варяг Феодор, не дал своего сына язычникам и сказал о идолах: «Это не боги, а дерево, сегодня есть, а завтра сгниет… Бог один, Которому служат и поклоняются греки, Который сотворил небо и землю. А эти боги – что они сделали? Сами они сделаны. Не дам сына вашим богам.»[10] Разъяренные язычники убили их обоих и разорили их дом.
Это мужественное исповедание веры должно было произвести на ценящего мужество князя глубокое впечатление. Косвенным подтверждением воздействия на св. Владимира этого мученического подвига является тот факт, что главная из церквей, им построенных, — Десятинная – была поставлена на месте дома варягов Феодора и Иоанна. (Впрочем, это, возможно, было сделано уже из христианских соображений – старались строить церкви на гробах мучеников.)[11]
Мысли о. Льва Лебедева о решающем влиянии подвига Феодора и Иоанна на князя Владимира не разделяет прот. Иоанн Белевцев.[12] Он спрашивает: почему же тогда князь Владимир не принял крещение в год их кончины, т.е. в 983м году. Ответом на этот вопрос о. Иоанна служит летописный рассказ о том, как св. князь принимал крещение и как готовился к нему.
Как мы уже говорили, св. Владимир мог решить вопрос о крещении только для себя, как это сделала его бабушка, св. Ольга, и заботиться о спасении только своей души, предоставляя своему окружению следовать или не следовать его примеру. Возможно, действуя так, он имел бы больше достижений в духовном плане. Но он, любя свой народ, решил принять крещение вместе с ним. Для осуществления этого великого дела князю нужно было преодолеть две трудности.
Первая состояла в презрительном, а то и враждебном отношении ближайшего окружения князя к христианству. Вспомним ответ Святослава на просьбу его матери Ольги о принятии им крещения: «Моя дружина будет смеяться надо мною». Но и сам Святослав «если кто собирался креститься, то не запрещал, а только насмехался над тем».[13] Мы видим, что враждебное отношение к христианству, характерное для времени Олега, убившего первых князей-христиан Аскольда и Дира, сменилось ко времени Владимира презрением и насмешкой, что, впрочем, не исключало взрывов ярости, как в случае с варягами Феодором и Иоанном. При таком настроении киевлян нечего было и думать их массовом крещении.
Что же предпринимает князь Владимир? То самое «испытание вер» в Киеве и центрах различных религий, о котором говорят летописи и над которым издеваются, считая его легендой, некоторые ученые, не умеющие взглянуть на ситуацию изнутри.
Не нужно думать, что князь Владимир был убежден в истинности Православия еще до испытания вер; он только, видимо, разочаровался в язычестве. Правда, пример св. Ольги как бы подталкивал его к признанию Православия единственной истинной верой, но ему еще предстояло в этом убедиться, так что испытание вер было не игрой, не дипломатическим маневром, а искренним поиском истины, поиском, который был предпринят князем не в одиночку, а совместно с его ближайшим окружением. Видимо, этот поиск истинной веры был известен и рядовым киевлянам, что дало им возможность последовать примеру князя и дружины и креститься. Они говорили: «Аще бы се не добро было, не бы сего князь и бояре прияли».[14]
Такое доверие народа к князю было бы невозможно без широко известного «испытания вер». Менее информированный Новгород принял новую веру уже не так безболезненно, а в отстоящей от пути «из варяг в греки» Северо-Восточной Руси христианизация растянулась не менее чем на столетие.[15]
Так мудрый князь, замысливший грандиозный религиозный переворот, преодолел первое препятствие на пути к нему. Он – говоря современным языком – осуществил «обработку общественного мнения», внедрив в сознание своего народа сочувствие к этой перемене.
Почему же князь уже после «испытания вер», после того, как бояре и дружина были готовы принять крещение, сказал: «Подожду еще»? Да потому, что ему предстояло преодолеть еще одно затруднение, преодолением которого он создал новый тип отношений между православными народами.
Дело в том, что Византия восприняла в наследство от древнего Рима идею мирового господства, трансформировавшуюся в убеждение, что православные всего мира должны быть подданными императора Византии. Соответствующая этому убеждению политика (конечно, в сочетании с другими более действенными факторами) оттолкнула от Православия многих людей. Так, стараясь обрести политическую самостоятельность, многие сирийцы, копты, ассирийцы, армяне восприняли еретические учения: ассирийцы несторианство, а остальные стали монофизитами. Конечно, главная вина в этом разрыве ложится на духовных и политических лидеров этих народов, но часть вины лежит и на религиозной окраске имперских притязаний Византии.
В главном греки все же оказались правыми – они сохранили истинную веру. К сожалению Запад – наследник той же имперской идеи – поставил ее выше истинной веры, т.е. соединил в себе заблуждения и греков, и отделившихся от них народов. Так, Карл Великий после неудачной попытки занять константинопольский престол путем брака с императрицей Ириной стал отгораживаться от Византии изменением веры. В этих целях он распространял по всему Западу возникшее в Испании искажение Никео-Цареградского Символа веры; его богословы создали так называемые «Каролинские (от «Каролус» = Карл) книги», в которых подвергались критике деяния Седьмого Вселенского Собора, созванного императрицей Ириной в 787-м году. Конечно, Карл своей политикой не мог изменить веру Запада, пока на страже ее стояла церковная власть. Его современник, папа Лев III, хотя и побаивался противоречить Карлу, однако осмелился приказать выбить на двух серебряных досках греческий и латинский тексты неповрежденного Символа веры, но начало отступления от истины было положено. Завершил дело не менее властолюбивый, чем Карл Великий, римский папа Николай I (858-867).
Правда, вскоре собор 879 года, бывший в Константинополе при патриархе Фотии, восстановил единство Церкви (этот собор некоторые канонисты считают Восьмым Вселенским), но Рим вскоре нарушил оба принципиальных решения Собора – неприкосновенность Символа веры и равенство римского папы и константинопольского патриарха – и разделение стало необратимым. Акт 1054 года, считающийся началом разделения Церквей, был только юридическим оформлением фактического разделения.
Далее Запад пошел путем внешних успехов и внутреннего разложения, плоды которого пожинает наше время.
Горько почувствовала на себе эту борьбу империй потянувшаяся к христианству в это время Болгария. Ее судьба оказалась отраднее судьбы остального Запада в том отношении, что она сумела сохранить истинную веру. Но бед она претерпела от Византии немало. Православие она приняла от греческих миссионеров. Но не желая подпасть под власть императора Византии, она перешла в юрисдикцию римского папы. И тут выяснилось, что у Рима уже другая вера. Вынужденная возвратиться под омофор константинопольского патриарха, Болгария не захотела потерять свою государственную независимость, что привело к многочисленным жестоким войнам между греками и болгарами. И сейчас греки и болгары, будучи православными народами, очень далеки от дружбы между собой.
Нечто подобное ждало и Киевскую Русь. Она крестилась одновременно с Болгарией, и ее князья – Аскольд и Дир[16] – пораженные чудом, спасшим греков и уничтожившим славянскую силу, приняли христианство без всяких условий. Известно, что именно в это время в составе Константинопольского Патриархата была образована Русская митрополия, с тех пор непрерывно существовавшая до крещения Руси при Владимире, хотя, кажется, по временам она была и вакантной.[17]
Где находился центр Русской митрополии? Минский митрополит Филарет считает, что русский «епископ был, скорее всего, миссийным (т.е. без определенной резиденции – п.В.П.) и не имел постоянной кафедры в русских землях».[18] Действительно, русский митрополит не имел кафедры в русской земле, что было унижением России. Недаром Ольга, заботившаяся о русском престиже, приняла крещение не в России, а в Константинополе, причем сопровождал ее не епископ, как полагалось бы по ее рангу, а всего-навсего пресвитер (т.е. священник).[19]
Но я предполагаю, что кафедра – со всем ее штатом и имуществом – у архиерея Русской церкви была, и скорее всего, она была в Корсуни – центре крымских владений Византии и ближайшем соседе Киева. Во всяком случае она была на территории Византии, что было естественно для греков, но неприемлемо для русских христиан, так как это обстоятельство приковывало их цепями веры к подножию престола византийских царей.
«Вещий» Олег уничтожением христианства на Руси разрубил эту связь. Коварно умертвив Аскольда и Дира, он «прибил свой щит к вратам Цареграда», взяв этим реванш за поражение киевских князей и их подчинение Константинополю. С одной стороны, он отбросил киевлян, а значит, и всю русскую землю назад, во тьму язычества. С другой стороны, он совершил патриотическое действие, стряхнув с Русской земли даже тень ее зависимости от Византии, чем дал образец для подражания своим преемникам и их сотрудникам.
Мудрая Ольга усвоила этот урок. Она пожелала принять крещение не иначе, как от рук константинопольского патриарха, и долго ожидала приема у императора из-за того, что добивалась – и добилась! – чтобы ее приняли с должным почетом, по крайней мере избавили от унижающего достоинство «архонтессы русских» троекратного земного поклона императору, как то предусматривал церемониал византийского двора. Но несмотря на этот ее дипломатический успех, ее крещение не привело к массовому крещению русских, и даже сына своего Святослава она не смогла убедить принять крещение. И все это потому, что в сознании русских людей византийское православие прочно связалось с потерей самостоятельности. Как сказал по другому поводу греческий писатель Пселл: «Это варварское племя всегда питало яростную бешеную ненависть против греческой гегемонии».[20] Обратим внимание: не против греков, не против их государства, а против их гегемонии протестовало «варварское племя» русских.
Поэтому Владимиру необходимо было добиться больших успехов в борьбе с «греческой гегемонией», чем это удалось Ольге. И если она, желая получить крещение от самого патриарха, пришла в Константинополь все-таки просительницей, ему хотелось поставить дело так, чтобы сами греки просили его принять крещение.
Если Ольге удалось в глазах византийского двора дойти до высокого звания «архонтессы» — звания почетного, но не равного по византийской «табели о рангах» достоинству императора или членов его семьи – то Владимир хотел поставить себя на тот же уровень, на котором стоял сам император. Кроме того, ему предстояла задача перевести центр русской церкви с территории Византии в Киев.
В этом и состоит смысл слов князя после испытания вер: «Подожду еще». Ему нужно было выждать и уловить момент, в который все это стало бы возможным. Такой момент наступил в 988 году – через 5 лет после убиения варягов Феодора и Иоанна.
Небольшое отступление! Вокруг всех этих событий существует много ученых мнений, предположений, разногласий, споров. В частности, спорят о том, какую цель преследовал князь Владимир своим походом на Корсунь. Дело в том, что по летописи он взятием Корсуни добивался руки греческой царевны Анны,[21] а по свидетельству Иакова Мниха он взял Корсунь, чтобы «привести люди крестьяны и попы на свою землю».[22] Кто же прав – летопись или Иаков Мних? Правы оба источника. Ибо преследуя обе эти цели, св. Владимир стремился к третьей и самой главной цели – устранить все препятствия, мешающие крещению русской земли, в том числе и угрозу греческой гегемонии, и опасения русских, боявшихся потерять хоть каплю государственной самостоятельности.
Об особых обстоятельствах, возникших в 988 году и позволивших св. Владимиру осуществить свои планы, хорошо говорится в докладе прот. Льва Лебедева «О месте и времени крещения князя Владимира и киевлян».[23] Кратко обрисуем ситуацию. В этом году против императоров-соправителей Василия и Константина воевали в разных местах империи два мятежных полководца: Варда Склир и Варда Фока. Существенной опорой престола в этих условиях был присланный св. Владимиром в помощь императорам шеститысячный корпус русских воинов. И вот в это время войска князя Владимира подвергают осаде, а потом и завоевывают город Корсунь. С точки зрения греков это могло выглядеть как коварство князя, воспользовавшегося стесненным положением Византии, чтобы расширить свои владения. Но на стороне князя была своя правда. Он (если верно, что русская митрополия возглавлялась из Корсуни) пришел взять свое – не Корсунь, которую он потом вернул Византии, а клир и имущество (иконы, книги, мощи, сосуды) русской епархии.
Но византийцев ждал еще один сюрприз. Князь потребовал себе династического равенства с византийскими императорами. Он послал им ультимативное требование, чтобы они отдали за него свою сестру Анну, и угрожал в случае отказа напасть на Константинополь. Требование это в глазах греков было неслыханно дерзким. Ведь по их мнению только одно государство – империя ромеев – имело право называться государством, и только один император этого государства имел божественное право на власть. А тут какой-то полудикий языческий князь требует руки порфирородной царевны, претендуя тем самым на равенство с императорами!
Но делать было нечего. Если бы князь повернул свой шеститысячный корпус против Константинополя, судьба династии была бы решена. А если бы предпринял нападение всеми своими силами, то могла бы погибнуть и вся империя.
Но императоры – и это показывает, что они были искренними христианами, готовыми на смерть за веру – заявили, что не могут выдать свою сестру за язычника, и чтобы получить ее в жены, он должен креститься.
Вот тут-то и произошло то, чего добивался Владимир: не он просит крещения, а его просят принять крещение. Его согласие креститься, будучи исполнением его тайного желания, было в глазах византийцев избавлением императорского дома от угрозы уничтожения. Так разрешился конфликт, нарочито созданный князем Владимиром. Далее последовало крещение Владимира в Корсуни, его венчание с Анной и торжественное возвращение в Киев, где вскоре произошло крещение киевлян.
Так рядом с могущественной православной державой – Византийской империей – появилась новая, не менее могучая православная держава – Киевская Русь, возглавляемая князем, равным по рангу византийским императорам. Цель св. князя Владимира была достигнута.
В заключение необходимо кратко перечислить благодетельные последствия дела св. Владимира.
Для православных людей главным и все остальное определяющим является то, что Русь отреклась от языческого заблуждения и обрела истинную веру, которая изменила национальный характер в сторону милосердия и готовности к подвигу и дала миру множество святых, начиная со страстотерпцев Бориса и Глеба и кончая новомучениками двадцатого века.
Но и далекие от Церкви люди должны признать, что отказ Руси от кровавых человеческих жертв кардинально смягчил ее нравы, что моногамная семья существенно возвысила достоинство женщины, что ввиду того, что пред Богом князь и смерд равны, ослабли сословные различия, и Русь стала более сплоченной и в конечном счете монолитной, что русский язык, и до того довольно богатый и гибкий, через переводы и собственную, обогащенную новыми глубокими идеями литературу стал вровень с самым культурным и богатым языком мира – греческим, что именно христианство позволило России создать мировые шедевры во всех видах исскуства, что прославленное терпение и покорность воле Божией в сочетании с приверженностью к православной вере помогло России одолеть монгольское иго, польскую, французскую и немецкую агрессию, революционные потрясения начала XX века, и, Бог даст, поможет (и уже помогает!) одолеть и нынешнее разорение и разброд и вновь возродить былое могущество нашей страны.
В жизни самого св. Владимира, круто изменившейся к лучшему после крещения, мы должны отметить одну черту, которую от него получил в наследство весь русский народ. Это – милосердие, заставлявшее князя в праздники угощать всех киевских бедняков и посылать на возах угощение с княжеского стола тем, кто по болезни не мог сам дойти до него. В нашем веке способность русского народа к состраданию и милосердию существенно ослабла, и наша задача – попытаться возродить ее.
Итак, главным делом великого патриота русской земли св. князя Владимира было обретение истинной веры, воспитание души в христианской нравственности и ревностное охранение российского суверенитета. В этом же состоит и завет святого князя нам – его потомкам.
[1] «Рассказы из истории Русской Церкви» Толстой Мих. Вл., М.изд. Ступина, 1901, с.8.
[2] Нечволодов А. Д. «Сказания о русской земле» СПб, 1913, изд.4, часть 1, с. 44.
[3] Там же – с. 94.
[4] Там же – с. 95.
[5] Там же – с. 97-98.
[6] Там же – с. 186.
[7] Там же – с. 195-201.
[8] Материалы международной церковно-истореческой конференции, бывшей в Киеве в 1986 году. Изд.Моск.Патр., М. 1988, с. 138.
[9] Там же – с. 152.
[10] Осетров «Аз свет миру», М. Детск. лит., 1989, с. 90-91.
[11] «Конференция» (см. прим. 8), с. 153.
[12] Там же – с. 153.
[13] Там же – с. 138.
[14] Там же – с. 59.
[15] Там же – с. 139.
[16] Можно сомневаться в вопросе – они ли княжили в Киеве в это время, но факт принятия киевскими князьями Православия в 60-е годы IX века неоспорим.
[17] «Конференция», с. 169.
[18] Там же – с. 43.
[19] Там же – с. 49.
[20] Там же – с. 107.
[21] Там же – с. 49.
[22] Там же – с. 59 и 58.
[23] Там же – с. 115-123.